Не быть скотом

В 1908 году Янка Купала написал стихотворение “Хто ты гэткi?”:

Хто ты гэткі?
      —  Свой, тутэйшы.
Чаго хочаш?
      —  Долі лепшай.
Якой долі?
      —  Хлеба, солі.
А што болей?
      —  Зямлі, волі.
Дзе радзіўся?
      —  Ў сваёй вёсцы.
Дзе хрысціўся?
      —  Пры дарожцы.
Чым асвенчан?
      —  Кроўю, потам.
Чым быць хочаш?
      —  Не быць скотам.

Легко заметить, то оно отсылает к известному стихотворению Владислава Бельзы  “Kachetizm polskiego dzeicka” (1901):

— Kto ty jesteś?
      — Polak mały.
— Jaki znak twój?
      — Orzeł biały.
— Gdzie ty mieszkasz?
      — Między swemi.
— W jakim kraju?
      — W polskiej ziemi.
— Czem ta ziemia?
      — Mą Ojczyzną.
— Czem zdobyta?
      — Krwią i blizną.
— Czy ją kochasz?
      — Kocham szczerze.
— A w co wierzysz?
      — W Polskę wierzę!
— Coś ty dla niej?
      — Wdzięczne dziécię.
— Coś jej winien?
      — Oddać życie.

Форма одинакова, но содержание разное. Тут не преемственность, а полемика двух поэтов.

Быть поляком для Бельзы- это всё равно, что состоять в рыцарском ордене. У него по праву рождения есть герб, вера (“польская”) и Отчизна, добытая кровью и шрамами. Также у поляка есть перед ней обязанности. Нет никаких указаний на сословие, в котором родился маленький поляк, - даже если ты не шляхтич, а простой крестьянин, ты живёшь “среди своих” и обязан отдать жизнь за Родину.

Белорус из стихотворения Купалы совершенно на него не похож. Он даже не назван “белорусом”, он просто “тутошний”. А вот его социальное положение вполне определено - это бедный крестьянин, родившийся “в своей деревне”. У него нет ни герба, ни флага, ни “белорусской религии” - если поляк верит в “польскую веру”, то белоруса окрестили “при дорожке” и вобщем-то случайно - если в деревне была церковь, он теперь православный, если костёл - католик, а была бы мечеть - стал бы, наверное, мусульманином. У него нет никакой символики, весь его мир полностью материален. И именно в материальном мире лежат все его потребности.

Право на свою “землю и волю” он получил не потому, что родился, а потому, что трудился. “Кровью и потом” - т.е., тяжёлым мирным трудом, в отличии от “крови и шрамов”, которые получают на поле битвы. Возможно, он не отбил свою землю от врага, а просто взял в аренду у богатого пана - но вложил в неё столько труда, что земля стала частью его. Именно труд - его религия и крещение. “Символов” он не признаёт, его потребности очень просты - хлеб, соль, земля, воля и не быть скотом.

Мир, в котором он живёт, не готовая Отчизна, которую отстаивает “маленький поляк”, а что-то очень несовершенное - его ещё достраивать и достраивать. У поляка куча готовых символов и обязанностей, у белоруса из идеалов только желания. И оба раза на вопрос о желаниях он отвечает отрицательно - он хочет “лучшей доли” (т.е., не такой, какая у него сейчас) и “не быть скотом”.

Наконец, поляк - “маленький”, он “хочет быть хорошим”, а белорус, судя по стихотворению, давно уже сложившийся взрослый человек и может позволить себе начхать на вежливость и говорить серьёзно. И если поляку, чтобы быть “полноценным”, достаточно Отчизны, то белорус не может назвать Отчизной край, где он остаётся скотом.

Эти стихотворения не просто написаны на разных языках - там даже понятия разные. Маленький поляк и взрослый белорус меряют мир разными мерками. У поляка всё идеальное и есть только отчизна. Можно сказать, что у поляка есть карта и он обозревает по ней свои богатства - флаг, герб, реки, просторы, а белорус смотрит по сторонам - и видит покосившийся забор, чахлую лошадёнку и поле, которое он только арендует.

Взгляд поляка - почти имперский, а белорусу империя не нужна. Что толку от империи, когда у тебя издохла корова, а пан требует недоимки?

Возможно, именно в зазор между этими стихотворениями и проваливается уже почти столетия попытка создать белорусскую национальную идеологию.

С одной стороны, у Беларуси есть свой “золотой век” - эпоха Великого Княжества Литовского от Витовта до войны с Иваном III и дальше - хотя вереница проигранных воин после 40-летнего мира и были теми тучами, из которых прольётся Потоп.

С другой - это был золотой век дворянства, а крестьянин, горожанин и казак теряли в те годы одну привилегию за другой. Крепостное право в Великом Княжестве Литовском установилось раньше, чем в Московском (Юрьев день был отменён в дополнением к “Уставе на Волоки” от декабря 1557 года) и было куда жёстче - пан обладал правом суда и смертной казни. Воспитанный на Янке Купале белорус не может не задаться вопросом - все ли белорусы XVI века жили счастливо, или всё-таки только богатые, в то время как все прочие оставались скотами?

Эта трещина намного глубже, чем кажется. До сих пор в белорусском языке (как и в украинском) нет своего слова, для обозначения благородного человека. “Рыцарь” пахнет средневековьем, “дворянин” - слово русское, а “шляхтич” - польское. Обычно используют “шляхтич”, но само понятие давно считается достоянием историков. Никто не станет, по примеру поляков, называть драгоценные камни “шляхетными”. Если с дворянами ещё ассоциируется дворянская честь, то со шляхтой - исключительно “шляхетны гонор”, а гонор нынче не в моде. Персонажи “Пинской шляхты” сами пашут землю, и гордятся тем, что их нельзя высечь, положив на голую землю. Но в современном мире неуместная гонорливость считается признаком бедности. К тому же, благородное происхождение означает, что ты пан, - а пан в белорусской сказке добрым не бывает. И не был ли золотой век слишком панским, чтобы быть по-настоящему золотым? Дворяне копируют моды варшавские и петербургские, а у крестьянина во все времена звучит одна и та же “Адвечная песня”.

Украинская традиция решила эту проблему, когда провозгласила себя наследницей казачьей вольницы. Раз у казаков была республика, то даже бедняк был казак вольный, хотя и малоимущий. Но в Беларуси “республики” не было - была только Речь Посполита да города с Магдебургским правом. Однако “крестьянину” (а к белорусу до сих пор обращаются как к крестьянину, несмотря на урбанизацию) от магдебурского права проку мало.

И в эту же трещину неизменно сваливался белорусский национализм. После Калиновского он бунтовал в основном за письменным столом. Никто не вышел спасать ни правительство Вацлава Ластовского, ни “первого белорусского президента”, которого не воспринимал всерьёз даже гаулятер, ни тонущий БНФ. “Выразители национальной идеи” обещали людям“крывскую культуру и традиционный уклад”, не замечая, что люди уже наелись до самой смерти традиционной тоски и неустроенности. Никто не пообещал человеку, что он больше не будет скотом. что он и ему подобные будут теперь “людьми зваться”. И потому когда перед очередными “спасителями отечества” распахивалась очередная адская пасть, народ отходил в сторонку, не мешая защитнику падать.

Сложно сочувствовать пастуху, если ты для него лишь скотина.